Победа. Виктория.
Ее вкус сладок, говорил Рим. Она - словно амброзия, заряжает тебя новой энергией и дает возможность захвата новых земель.
Вкус ее, похож на дорогое вино, которым никак не насытишься, говорил Франция. Она помогает отстоять свое право на территории, к которым ты уже привык.
Многие величайшие завоеватели и любимцы Виктории, считали своим долгом во чтобы то ни стало рассказать об этом ни с чем не сравнимом вкусе, да как следует поунижать проигравших.
Почему он, будучи победителем никогда не ощущал такого? Ее вкус на его языке был полон горечи. В очередной раз "победив" Брагинский, считал себя проигравшим. Его раны на теле затягивались медленно, а на спине не было живого места от рубцов. Ленинград, прекрасный Петербург был усеян трупами его подопечных, умерших от глада и холода, а земли, некогда цветущей страны, пропитались кровью и слезами... Дважды в этом веке. Его сестры, некогда молодые и прекрасные, были при смерти. А его, так называемые союзники, скорее всего чувствовали победу и ее сладкий вкус. Они пострадали куда меньше, и были довольны исходом войны, в очередной раз подопечные Брагинского исполнили роль - пушечного мяса. Это раздражало... 
"Ничего не меняется. Все ныне заняты дележом, а амбиции ныне льются через край. Одного лидера убрали, примутся за другого. Чуть оправятся и непременно пойдут в свой новый кровавый поход, в том случае, если все пойдет не по плану, позовут меня, а если не пойду, непременно стравят. А потом еще и...."
Брагинский рассмеялся, вечные обвинения Европы, и выскочки - Америки, в его тирании и мечтах о мировом могуществе, стали для мужчины извечной затянувшийся шуткой.
"Судят по себе..."
Иван, никогда не ощущал победы, да просто потому, что вынужден был всегда лишь защищаться от "гостей", а после по зову соседей помогать и им. Вот только все чаще он сожалел о том, что вообще ввязывался кому-то помогать. Все слишком привыкли к этому, к его "пушечному мясу". Брагинский бесконечно устал от чужого эгоизма.
"Не стоило вставать на сторону Антанты. Когда в ее составе Великобритания, ожидать хорошего просто не приходиться."
А ведь Иван пошел к ним, не смотря на неприязнь, опасаясь за то, что в далекой Индии, Англия "уничтожит" нескольких его товарищей. Когда за твоей спиной живут беззащитные, о которых заботишься, как о родных, приходиться ввязываться в конфликт под угрозой "почти шантажа". Он не мог подставить их под удар. А что касается новых территорий, то они ему были не нужны.
"Германии и Пруссии пришлось тогда туго. Под угрозой была их целостность. Тогда я вообще проигнорировал их письма. Антанта. Ну надо же..."
Во время Первой Мировой он превратился в Россию, нужно ли говорить о том, как паразиты среди его подопечных захватили власть и Российская Империя, нажав на курок, погиб вместе со своим государем. Несчастные его дети остались сиротами и вынуждены были бежать в поиске лучшей доли.
До начала тридцатых Брагинский был в коме, то что творили "новые хозяева" в период его болезни вызывало у него тошноту и неприязнь. Он не мог первым написать Гилберту и Людвигу писем с соболезнованиями, их территории так же претерпели слишком уж большие изменения. Англия, опасавшаяся столь сильных соперников, должно быть счастлива, равно как и Франция, забравшая вновь Эльзас и Лотарингию, никогда по сути не принадлежавшие ей.
Расцвет, новый правитель - Сталин, заставил поверить Ивана в то, что все возможно. Он начал возвращать себе былое здоровье, а одновременно с ним начали восставать из пепла, подобно Фениксу, его немецкие друзья-враги. Брагинский был рад за них,и почему-то вовсе не удивился началу Второй Мировой, даже в самом ее начале написал им письмо с поздравлениями. Казалось бы в этой битве, ему по всем канонам следовало бы объединиться с Германией, обеспечив ей надежный тыл, да наслаждаться незабываемым зрелищем "проигрывающей" Европы и ее лидеров. По началу ведь так оно и было. А потом? То ли Его соседа, от вкуса крови "занесло", то ли англо-американцы провернули величайшую мировую аферу, исходом которой стало нападение на него Германии, а возможно все это было прощальным "подарком" от его осиротевших детей. Брагинский принял на себя ответственность за все что произошло дальше и победил-проиграл. Ни Франция, ни Англия, ни Америка с их то слабой-полулживой помощью, не могли расчитывать в понимание Ивана на звание победителя.
"Как всегда чужими руками..."
Чеканя шаг, Брагинский шел на первую встречу к своему новому соседу, в новой форме, надетой на вымытое тело, каждый шаг отдавался болью, раны пока не зажили, да то и дел открывались. Он ни разу не поморщился, ощущения были не в новинку. Предательство Людвига, было ожидаемым, Иван "сомневался" что тот старался выйти чистеньким, просто у него не было другого выбора. Англия и США приняли такое решение, тот лишь высказался в слух. 
"Ненавижу... Скоро крысы примутся и за меня, а то как же, знают что победа только моя. Скоро -скоро вспомнят о долгах, да это они мне должны, что я спас их задницы. Тиран. Да, скоро начнется. А вот только хочу ли я повторения? Кол-кол-кол...."
С каким бы наслаждением Брагинский взял, да и познакомил бровастого и его дружка со своим кулаком, да и не только с ним.
"Ликвидировал бы их не задумываясь..."
Подкинутые воображением, картины боев в которых гибли и страдали, как его дети, американцы  и англичане, даже подняли мрачное настроение русского. Как те трусливо бы звали его, а он не пришел бы. Стоял и наслаждался.
Шпандау, в последнее время знакомая местность, а человек, ожидающий его, и вовсе "почти родственник". Пруссия. Некогда сильный соперник, острый  и могущественный, замечательный стратег и лучший враг-друг в бытности империи. Теперь почти призрак...
Что тут сказать? Жалости, достойны трусы. А Гилберт трусом не был. Усмехнуться в ответ, да произнести.
- Курить хочешь...
Протянуть пачку начатых сигарет, да замолкнуть. Погода - дрянь, настроение - дрянь, ощущения - дрянь. Жалости нет, есть лишь понимание и знание империи о том, как это, когда ты есть, но тебя нет. Де юре, де факто.

Отредактировано Russia (19 Окт 2011 14:22:48)

Пруссия не заставил себя ждать, и сигареты принял, и съязвил, как обычно.
«Язвит – жить будет. Кто знает, может еще возьмет реванш за проигрыш. Такие не сдаются так просто и даже по шею в болоте, найдут выход. Будут ждать своего часа. Ведь у них однажды будет свой очень хороший день, когда противник успокоится и привыкнет. Начнет принимать, как должное. Забудет…»
На миг мужчине показалось, что и не было этих лет, а  они с Гилбертом продолжали свои тщательно спланированные  рандеву. К которым готовишься ни один десяток лет, и в решающий миг, словно играя фигурами на шахматной доске, получаешь «пат»…  Нет ни победителя,  ни проигравшего, зато есть чувство неудовлетворенности и посыла начать все с начала и взять верх над соперником.  Лишь на миг, увидев в его взоре, полном азартного пламени, направленного на тебя одного, огонек удивления. За такой вот взор можно пожертвовать многим. А уж о язвительных комплиментах, улыбках сквозь зубы и говорить нечего. 
«Новый пат…»
Сознание помутилось, Брагинский вернулся в прошлое, он видел сияющего Прусса пред собой, с его неизменным запахом черного перца, и себя, раскрасневшегося, после тщательных кровопусканий и готового к новому сражению. Холод, ветер, трупы, кровь, грязь – все это стоит встречи и зарождения новой игры.
«Жаль, хотел выиграть, а не вышло. Почему прохладно?»
Из открывшихся ран на спине потекла кровь, Иван был неаккуратен, и видимо слишком глубоко вздохнул.
«Пустяки…»
- А я всегда добр, Гилберт. По-христиански милосерден. Разве ты раньше не заметил, этого моего свойства?
Растянуть губы в усмешке и посмотреть на замечательный вид, его дети сначала захватили земли, а потом милостиво вернули. Петр III вернул, так как натолкнулся на новый «пат» в игре, да и решил продлить амбиции сопернику, ведь какой толк в том, чтобы победить окончательно и бесповоротно и больше не увидеть того, с кем приятно играть партии. Нужно приманить, иногда и сыграть в гамбит. Отдать, по сути малое, чтобы выиграть куда больше.
«Пора возвращаться. Пока Австрия с Францией не решили….»
Перед глазами пелена,  слабость в ногах, да открытая рана, оступиться, но не упасть. Нельзя быть слабым, выстоять любой ценой.
«Что?»
Брагинский осмотрелся, иллюзия созданная разыгравшимся воображением спала, являя мрачные и серые здания, новый век, куда более безжалостный чем предыдущий. Ничего не будет по прежнему, он больше не Российская Империя, а Пруссии и вовсе…
«Выходит, шах и мат?!»
- А не поехать ли нам в Москву, ты там давно не бывал, считай что ты мой гость. Окажу тебе гостеприимство. Баньку растопим. Полечимся на мин водах. Подлататься надо.
Брагинский говорил чуть сбивчиво, участившиеся провалы в памяти, явились следствием открывшихся ран. Сейчас ему хотелось, немного передохнуть, чтобы вновь принять оборонительную позицию. Уроки Европы научили его – одному. Быть начеку и расслабляться, пока это возможно. В том, что Прусс останется с ним на веки вечные – слабо верилось. Он хотел помочь Гилберту окрепнуть, чтобы потом насладиться его местью, направленную на тех, кто так с ним обошелся.

Когда война заканчивается, каждый участник извлекает для себя урок. Победители – ослеплены собственной мощью и несколько праздно проводят свое свободное время, а проигравшие – вооружаются соответствующей литературой и начинают готовиться к новому конфликту. В том, что он всенепременно произойдет, сомневаться не приходиться.
Какой домовладелец потерпит в своем доме гостей, которые ведут себя, словно хозяева и все никак не желают покидать гостеприимную обитель?! Они, как саранча, съедают весь готовой запас продуктов и думают, что именно их «другу» должно быть приятно, видеть их лица в любое время дня и ночи. Тут у любого смертного сдадут нервы, даже самого гостеприимного хозяина. Мягкие попытки, избавиться от поднадоевших гостей, будут сменяться более агрессивными. И в конце концов при помощи «пинка» визитеры покидают, ставший им приютом, дом. Разумеется, они не довольны, а что если у них самих дома «шаром покати» и способ «ходить в гости» единственный способ прокормиться. Вот и получается, гости ломятся в новый дом с подарками или без подарков, но с дубинкой, а хозяин всеми силами старается не пустить их обратно. И это все об отношении маленькой ячейки общества, в локальном конфликте.
«Гости Пруссии и вовсе захватили его дом. В Германии, та же ситуация, разве что Людвиг еще успевает «порадовать» своих гостей. Надолго ли? Уж, мне ли не знать, как не выносят немцы, столь долгих визитов.»
Иван посмотрел на Гилберта и усмехнулся, тот явно не подходил на роль, доброго и приветливого хозяина, скорее наоборот, «приходят гости», а он по ним прямо из двустволки. В особенности если они родом из Польши.
«Да уж, Феликс у нас обожает ходить по гостям. Помниться, я тоже все никак не мог его выпроводить, даже ополчение пришлось вызвать, и намекнуть ему, на то, что пора бы и честь знать.»
- Ты, как всегда, изящно изъясняешься Гилберт. Знаешь что….
Брагинский коротко рассмеялся, на словесные тирады Бальдшмидта. Он еще не забыл, его любимые словечки – во времена их сражений. Впрочем, и он сам не нежничал, за ними можно было бы записывать, и слов хватило бы на целый словарь.
«Он живее всех живых, и когда наступит нужный момент погонит «поганой метлой» из своего уютного жилища, а потом пойдет и отстоит дом своего брата.»
Картина маслом, Людвиг и Гилберт с двустволками гонят обратно Франциска, Артура и Альфреда, о всяких мелких сошках и говорить не приходиться. Если немцы задумали уборку, то «гори все синим пламенем». Хоть, русский и чуть начал синеть, под порывами холодного ветра, он все же привык к таким вот «погодным сюрпризам» в отличие от…
- К чертям собачьим это холод. Идем. У меня черный воронок припаркован за углом, там тепло и хорошо, и даже есть чем согреться.
Русоволосый мужчина догнал своего «пленника» и повел его в сторону служебной машины. Шофер, стоял подле нее и курил, ожидая своих пассажиров. Заприметив, Ивана, мужчина вытянулся по стойке смирно.
- Вольно.
Строго рявкнул Брагинский, сквозная рана в плече, некстати дала о себе знать, все же сквозняк оказывал дурное воздействие на его едва окрепший организм. Иван открыл дверь.
- Залезай, иначе до костей промерзнешь, неужели твоим ублюдкам-тюремщикам в голову не пришло, дать тебе хотя бы самую простую теплую куртку. Или это наши дрожайшие англо-саксы расстарались?!
СССР ждал, пока его «гость» влезет в теплую машину.
«Надеюсь, он не будет против водки, так и до всякой хвори не далеко. Сперва в Москву, а после в мин воды.»

Черная волга не спешно тронулась с места, увозя нового хозяина половины Германии восвояси. Глядя на разрушенные здания, Брагинский помрачнел. Нынче не только со строительством на своих землях придется расстараться, но и на «оккупированных». Была бы его воля, Иван взял бы с Германии денежную компенсацию, вместо земельной. В некотором роде, чертов америкашка был прав, с экономикой у него могли случится непредвиденные изменения, да не в лучшую сторону. Хотя и говорили, что русские надеются на авось, сие было далеко не правдой, этакой полуправдой. Да и не «авсь» сие, а скорее лучший исход из сложной ситуации. Иван прекрасно понимал, что вернувшись с войны, его дети захотят зажить по-старому, где самые большие переживания могли быть связаны разве что с делами семейными. Но сие пока не представлялось возможным, его некогда бывшие союзники, нынче могли приняться и за него, прикрывшись идеологией или еще какой-нибудь капиталистической чушью. Да, Брагинский прекрасно был осведомлен о том, что товарищ Черчиль ставил Сталина в один ряд с Гитлером, и даже приписывал ему геноцид. Ха. Вечно они с этим «громким» словом.
«Как у нас на Руси, кто больше говорит об измене, тот и есть самый настоящий предатель. Чутьем чую, что не чисты эти англицкие братья и в скорости столкнусь с ними. Надо бы дать территориям новым свои названия, а не то «сунут свои носы», пусть для общественности я останусь тираном, слишком любящим всех объединять, но….»
Иван исподлобья посмотрел на Бальдшмидта, он уже чувствовал, что разговор с Пруссией будет полон сложностей. Он по прежнему уважал его как соперника и не собирался глумится над ним, он и так уже наказан. Не сможет видится с братом, да еще и свободны решился. Что может быть хуже?
- Валяй.
Русский кинул своему новому «брату» шинель, лежащую подле него, в ней он встречался с союзничками, она была теплой и «модной», по приезду СССР и вовсе хотел ее сжечь, дабы стереть все воспоминаниях о «дружочках», подле которых ему пришлось уже дважды едва не погибнуть в этом чертовом веке. В первый раз, он не искал их дружбы, просто так совпало, к тому же их притязания с немцами были обострены из-за некоторых земельных претензий. Двоюродный брат Николая II писал ему, чтобы тот не ввязывался в Антанту, иначе Россия навек станет врагом Германии, в то время противостояние между Российской и Английской империями возросло, и если бы он не подружился с Антантой, то его новым друзьям, в оккупированных стариной Арти землях пришлось бы не сладко, к тому же Сербия первый объявил войну Австрийцу. А чертов немец, да в его жилах так же текла арийская кровь, уже тогда успел помирится с братьями и сделать свой ход. Впрочем, теперь все в прошлом.
Войны, похожи на волны во время шторма, ныне все отхлынуло, но вскоре вновь новая волна накроет брег.
«Англия ослаблен, как и Франциск. Кто же? Ну разумеется, наш славный выскочка. Сколько времени? Черт знает.»
- Гилберт, у меня есть к тебе одно предложение, которое, думаю тебя устроит? Я ведь знаю, как ты «нежно любишь моих родственников».
Начал Брагинский.
- Я не буду нарушать целостность твоих земель, более того все памятники архитектуры останутся в том же состоянии, что и были. Вот только тебе придется сменить название.
Как бы между прочим заметил русский. Он желал закончить разговор до приезда в Кремль, «славяне» уже жаждут узреть побежденного, вот только он не позволит им уподобится европейцам. Нужно быть выше этого, и не разругать то, что может оказаться полезным. Нынче надо за несколько лет все отстроить заново, а потом двинутся вперед, времени нет, его ученые полны новых идей и им надо помочь. Что до побежденных, главное чтобы работали и доход поступал в казну СССР. А все остальное….
«Спутаю им карты…..»

И разумеется с Бальдшмидтом было не так просто, он сразу же стал возражать, более того, говорить дурное о его народе, впрочем, эти его слова не заставляли закипать кровь Брагинского. И раз за разом доказывать «западным» соседям, что он ничем не хуже их, казалось Ивану затеей сомнительной. Ему, по сути, и вовсе не было дела, что о нем кто, и как думает. Он просто будет стоять на своей земле и никогда не поклонится кому-бы то не было, пускай хоть «режут» на сотни кусков. Что до эпитетов – словоблудие, да и только.
- Грязных русских, говоришь.
Брагинский белозубо улыбнулся, он и бровью не повел.
- А ты прав, нынче «неряшливость», последнее о чем думают мои дети, возвращаясь, домой.
Русский вновь закурил и посмотрел в окно, пейзажи казались серыми и бесцветными, хотелось до одури вернуться. Дел после войны накопилось множество, благо его детям было строжайше запрещено ударяться в мародерство, новый закон подписан и за его нарушение, выход по сути один - смертная казнь. Иван не собирался уподобляться Арти и Альфи, они то уж точно, дали детишками точные указания «что найдете – все ваше», впрочем, по другому быть и не могло. «Братьям» свойственно было набивать карманы всем, чем придется. А потом, по привычке «переписать историю», превращая «мешок картошки», что унес его солдат в мешок с золотом, тогда как они сами, желая подтвердить свою «чистоту» ангельски вынесли несколько пудов реликвий Германии, на хранение.
«Увидит, он потом свои произведения искусства. Ха. Возможно, когда ад заледенеет. Жаль все же, что «Янтарную комнату» так и не нашли, я то был уверен, что она у Людвига под замком, ан нет. Впрочем, в первую то мировую, «братишки» уже наносили визит мира.»
Не то чтобы Иван так уж ненавидел англичанина и американца, скорее его отношение к ним было чем-то с родни брезгливости, словно приходиться иметь дело с людьми, у которых принципы даже и не ночевали, а за их «фантастические» аферы им грозит как минимум расстрел.
- Гилберт, как ты дурно думаешь о своих детях! Не уж то и им свойственно «мародерствовать»? Впрочем, не беспокойся, им придется забыть о своих опасных желаниях. На моей территории сие запрещено и, раз уж ты стал, мне братом, то так и быть, я помогу тебе сохранить их. Посему, любого нарушителя ждет трибунал и казнь.
Брагинский посмотрел на собеседника в упор, а последним предложением явственно дал понять, что дисциплина его армии и самих идей социализма, не порождала у детей желания озаботиться «серебряной» посудой, так не нужной в семейном обиходе, для обычной российской земли. Любые излишки пресекались в самом «ростке», НКВД и кодексы заменили мораль, люди боявшееся уже не гнева Господня, а кары земной не спешили греховодничать.
- Что до «переименования», то это вопрос решенный. Мои родственники могут потребовать от меня более жестких мер, по отношению к тебе, и, знаешь, их можно понять. Вот только членовредительством вопрос не решить, это не вернет нам жизни детей и утраченных построек. Ты нам еще пригодишься.
Еще одна ободряющая улыбка. Меж тем волга уже ехала по дороге к Москве. Иван не собирался пересаживаться на поезд, пускай этот способ и казался значительно быстрее, русский осознавал, что ему следует умерить пыл прусса. Все же у его сестер, накопилось много вопросов к нему лично.