Рим в курсе этого эпизода.

Германии иногда снились сны. Достаточно яркие и достаточно расплывчатые, чтобы наблюдать за событиями в них и не особенно беспокоиться. Людвиг будто смотрел искусно нарисованные на неаккуратных листках картинки, не ощущая себя ни частью них, ни частью чего-то над ними. На картинках были люди, иногда даже знакомые, они смеялись и плакали, воевали и любили, а Германия смотрел и ни о чём не думал. Он не думал, что всё это может происходить вокруг него или в нём, он не ощущал себя в принципе. Он просто смотрел на картинки.

Здание было старым - об этом свидетельствовала обветшалая крыша, хотя, кажется, её не так давно ремонтировали.
- А что мы охраняем? - поинтересовался один из новичков у у другого, накладывая себе печёный картофель.
Его сослуживец пожал плечами. Ему было известно не больше, чем всем остальным: склад и склад. Что-то там хранит правительство, хранит давно и исправно выделяет солдат для охраны, иногда даже кто-то чином повыше приезжает с проверкой. Только многие думали, что даже проверяющие слабо себе представляют, что внутри - у них ведь тоже всего лишь был приказ. Даже когда шла война количество человек у склада сильно не убавилось. В общем-то, таких зданий рядом с большими городами было не так уж и мало, и любопытство особенно не заедало солдат. В конце концов, любопытство и в уставе не прописано.
- Ну, раз склад такой старый - там, наверное, вино в бочках настаивают, - солдаты заусмехались.
- Вот бы тогда склад при нас открыли! - хохотнул один из них, хлебнув чего-то терпкого из фляжки.

Вообще-то эти сны были довольно редкими. Если бы Германия осознавал себя - был бы благодарен мирозданию за это и за то, что всё-таки не осознаёт, как это ни парадоксально. Было очень гуманно с его стороны мягко отнять у мальчишки понимание себя в мире. Какой бы сильной и мудрой ни была страна, вряд ли она могла бы провести многие годы в одиночестве, без движения, но в сознании и при этом не сойти с ума.

Отредактировано Germany (31 Окт 2011 18:22:22)

"Больно!"
Дети, когда рождаются, кричат. Кричат громко, с надрывом, плачут. Врачи говорят, что этого хорошо: младенец кричит - значит, лёгкие заработали.
Рождаться всегда трудно. Трудно не только матери, но и ребёнку. Человеку больно и страшно выбираться в большой, недружелюбный мир из маленького уютного пространства, где весь материнский организм его холил и лелеял.
"Больно!"
Германии было больно и страшно выбираться из мягкого, обволакивающего небытия, из тёплого приятного бессознательного в большой мир. Только кричать он не мог.
От виска до виска в голове протянулась раскалённая проволока, лёгкие в мгновение загорелись от недостатка кислорода. Каждая клеточка тела заныла, и Людвигу стало страшно ещё больше. Волной сознание накрыла паника: "Что со мной?" И сразу последовала ещё одна волна: "Кто я?" Впрочем, сейчас это было далеко не самой большой проблемой Германии. Гораздо сильнее его занимали ощущения, которых с каждой секундой становилось всё больше. И которые с каждой секундой становились всё более болезненными.
"В те дни люди будут искать смерти, но не найдут ее; пожелают умереть, но смерть убежит от них,"* - всплыла в голове фраза, но попытка вспомнить, откуда он её знает, привела Германию только к новым вспышкам боли.
Если бы Людвиг мог, он бился бы в истерике, пытаясь хоть немного заглушить всё то, что чувствовал. Но ни один его мускул не шевельнулся.
Из-под закрытых век по виску скатилась слеза, не принеся Германии облегчения - словно это та раскалённая проволока расплавилась в голове и потекла по коже.
В ушах что-то звенело, будто кто-то бил в бубен, и каждый звук отдавался гулким эхом. Голова не просто закружилась - Людвигу показалось, что  какая-то невидимая ему сила крутит его и его голову в разные стороны с ужасной скоростью. К горлу подступила тошнота. Сквозь звуки бубна что-то забулькало - что-то, похожее на человеческую речь.
Ещё одна слеза скатилась по намеченной дорожке и Людвиг потерял сознание. Если бы он мог - обязательно как следует поблагодарил бы Господа за то, что был милосердным и позволил ему это.

*Апокалипсис, 9:6

* * *
Германия сел так резко, что в глазах мгновенно потемнело. Он до боли вцепился во что-то позади себя, пошатнувшись, и принялся судорожно хватать ртом воздух. Кислорода отчаянно не хватало, Людвиг очень скоро закашлялся, и грудная клетка ходуном заходила от этого. Мальчишке даже показалось, что ещё чуть-чуть - и она просто разорвётся, выпуская на волю бешено колотящееся сердце.
Людвиг лихорадочно шарил по комнате невидящим взглядом - темнота перед глазами рассеивалась медленно, кусками, будто загоревшийся с середины огромный лист пергамента. Германия обернулся и в обрамлении неровных, рваных краёв темноты увидел собственную руку, стальной хваткой, как показалось самому мальчику, сжимающую изголовье кровати. Людвигу стало страшно - он знал, что это его рука, но не чувствовал её.
Он попытался сознательно разжать пальцы, но попытка проявить волю привела только к вспышке головной боли. Германия резко опустил голову и зажмурился. Сквозь головную боль замелькали обрывки воспоминаний, и свободная рука мальчика невольно дёрнулась к лицу - он помнил, что по коже текло что-то вроде расплавленного металла. Но Бог милосерден, и воспоминания о первом "пробуждении" так и остались для Людвига неясными обрывками страха, боли и паники.
Накатившие эмоции моментально ослабили Германию. Рука на изголовьи разжалась сама собой, и Людвиг упал на подушку. Он тяжело сглотнул - во рту было так сухо, будто мальчишка успел наесться песка. Он не знал, есть ли в комнате кто-то, есть ли в ней что-то, что могло бы сойти за воду. В сущности, он даже не был уверен, что находится в помещении - увидеть Германия успел только свои пальцы и изголовье, которое они сжимали.
Хотелось крикнуть, попросить воды, но Людвиг не мог - и боялся. Боялся услышать свой голос. Или узнать, что его нет.
Мальчик снова сглотнул и попытался во второй раз разлепить веки, едва шевеля губами. Сердце тяжело, почти ударяясь о рёбра, ухало и пульс отдавался в голове Германии, заглушая все более-менее сознательные мысли.

Отредактировано Germany (18 Ноя 2011 19:33:45)

Людвиг всё же разлепил веки - наверное, от страха сил прибавилось. Чужой голос звучал глухо, будто из какой-то трубы, отдаваясь в ушах эхом. В первую секунду мальчик подумал, что этот голос есть только в его голове - и открыл глаза, почувствовав, как всё внутри мгновенно похолодело.
"Как я себя чувствую?.." - с этим вопросом страх ушёл так же быстро, как появился. Главным образом потому, что в мыслях ему не осталось места - Германия пытался сосредоточиться на том, чтобы хотя бы приблизительно описать своё состояние. Нужные слова, будто дразня сознание, убегали от него и скрывались, к тому же никак не желая ложиться на язык.
Германия снова пошарил взглядом перед собой. На этот в глазах не темнело, но толку от этого было мало - всё расплывалось так, будто Людвиг смотрел сквозь залитое дождём стекло.
Что-то коснулось лба и щеки - мальчик так и не понял, было это что-то горячим или холодным, он плохо понял, что это было вообще, но прикосновения не принесли боли или других неприятных ощущений, которых он ждал, и всё, что смог сделать Людвиг - мысленно поблагодарить Бога за это.
Он перестал пытаться хотя бы мысленно описать своё состояние, решив, что это всё равно бесполезно. Снова зазвучал голос, теперь он не отдавался эхом и Германии показалось, что он знакомый. Голос из снов или, может, из прошлой жизни - сродни ощущению дежа-вю.
Мышцы расслабились, мальчик перестал трястись будто в лихорадке. Он не знал, то ли слова так подействовали, то ли сам голос, который их произносил.
"Я тоже хочу говорить!" - Людвиг отчаянно сжал в пальцах простынь, напрягая голосовые связки.
- М... могу, - выдохнул он. И хотя звучало это скорее как сиплый шепот, самому Германии казалось, что он кричит. "Я могу!" Слабый звук собственного голоса придал мальчику сил - раз он может заставить себя говорить, значит, всё остальное тоже сможет. Однако ворочать языком в пересохшем рту было гораздо сложнее, чем Людвиг предполагал.
- Воды? - просьба прозвучала скорее вопросительно и как-то жалобно. Германия нахмурился, фокусируя медленно проясняющийся взгляд на ком-то рядом с собой. Красные глаза, бледная кожа, самодовольная ухмылка. "Я тебя знаю", - и снова это чувство - будто это кто-то из снов. Тратить силы на эту фразу Людвиг не стал, но попытался улыбнуться. Узнавание и проясняющиеся мысли ослабили лихорадку, и мальчик больше не думал о том, что чувствовал - хотя теперь он уже мог одним словом охарактеризовать это. "Отвратительно", - Людвиг всё же улыбнулся, довольный тем, что нашёл нужное слово.

Человек перед Германией давал ему обещание, и мальчик верил. Верил так, как только дети умеют - без всяких "но", "если" и "вдруг". "Только он не человек", - неожиданная мысль не испугала и даже не насторожила. "- И я тоже", - ещё пару минут назад Людвиг запаниковал бы, пытаясь понять, в чём дело и почему эта мыль пришла в голову. Теперь он даже не стал на ней останавливаться - это осознание казалось очень естественным, вроде как разумелось само собой.
Германия послушно сделал несколько тяжёлых глотков, пытаясь глазами выразить всю бесконечную благодарность. Вода показалось сладковатой на вкус, прохладной и... именно такой, какая была нужна мальчику. Впрочем, будь она подсоленной или будь это вино - наверное, Людвигу было бы всё равно - что угодно жидкое и прохладное могло оказаться тем, что надо. Ему отчаянно хотелось смыть с языка безмолвие, шершавость, хотелось, чтобы он перестал мерзко и будто намертво липнуть к нёбу.
Людвиг прикрыл глаза, чуть отвернувшись от бокала и медленно облизнув влажные губы.
- Спа... - он закашлялся, но был даже рад этому - горло прочистить тоже не мешало. - Спасибо, - Германия даже непряг голосовые связки, не желая больше шептать и шипеть, словно змея.
Мальчик не сразу заметил, что непроизвольно вцепился в запястье мужчины, пока пил. Он медленно разжал пальцы, невольно принявшись разглядывать белёсую кожу. И снова узнавание.
- Я тебя знаю, - тихо произнёс Людвиг, подняв взгляд и встретившись со взглядом красных глаз напротив. Хотелось спросить "откуда?", но вопрос так и застрял в голове, перекрытый шквалом других, нахлынувших разом. Германия поморщился, потерев лоб. Самым сложным ему сейчас представлялось упорядочить собственные мысли.

- Ты не человек, - уверенно заявил Германия то, что уже успел осознать. Но на этом мальчик и замолчал, силясь вспомнить что-нибудь ещё. Ему хотелось задавать вопросы - десятки, сотни, тысячи вопросов, - а не отвечать на них. Но даже если бы ему было предложено спрашивать - он бы не смог выбрать что-то, что хотел бы узнать больше всего остального.
Людвиг моргнул, продолжая вглядываться в красные глаза перед собой. Светлая кожа, светлые брови и ресницы. Такие светлые, особенно по сравнению с яркими глазами, что можно было бы подумать, что их почти нет. При таком раскладе особенно выделялись и были заметны тёмные точки зрачков. "Как будто уголёк, а вокруг огонь", - Германия склонил голову набок. Ему нравилось рассматривать мужчину, а тот, кажется, не был против.
- У тебя глаза как будто в крови, - наконец произнёс мальчик. - Это потому что ты много её видел? - Людвиг понял, что, может, не стоило этого говорить только тогда, когда последнее слово уже было произнесено. "Мало ли как он отреагирует", - Германия чуть нахмурился, мысленно отругав себя, и поспешил перевести тему.
- Я тоже не человек. Я... болел? Почему мне было так... - Людвиг улыбнулся уголками губ. Следующее слово он чуть растянул, будто пробуя на вкус. - ...отвратительно?
Ну вот, он стал задавать вопросы. Кажется, бардак в голове чуть улёгся. Каждое слово давалось легче предыдущего. Мужчина с красными глазами не ошибся и его обещание выполнилось.

- Ты похож на особенного, - серьёзно и деловито кивнул Германия.
Гилберт провёл рукой по лицу, и рука Людвига тоже машинально дёрнулась вверх. Он осторожно дотронулся до своего лица, пытаясь понять, какой он теперь.
- Мне говорили, что так не бывает, - осторожно начал мальчик, положив ладонь на своё горло - почувствовалась самая настоящая живая вибрация. "Я - и мёртв?" - Что живое может стать мёртвым, а мёртвое навсегда таким остаётся. Разве это работает в обратную сторону? - Германия снова поднял глаза на Байльшмидта, поёрзав в постели - у него затекла нога, и мальчик вытянул её из-под себя, выпрямил. "У мёртвых не могут затекать ноги", - почему-то в этом Людвиг был более чем уверен. И если он начинал опасаться, что на самом деле умер, а человек перед ним - ангел или дьявол, то теперь совсем успокоился. Потому что у мёртвых ноги не затекают.
Германия явно приходил в себя. В голову полезли совершенно живые, насущные, приземлённые мысли.
- Я Священная Римская Империя, - с достоинством произнёс мальчик, выпрямив спину. И неувереннее, тише добавил: - Был. Почему я валялся на складе? У меня были люди... много людей, почему они не похоронили меня как подобает? Надеюсь за это "хре..." хм, за это время их успели наказать за неподобающее обращение. И, я так подозреваю, за расхищение средств. Уверен, их выделяли на... на мои похороны, - Людвиг замолк, сглотнув. Звучало жутко и очень странно - "мои похороны".
Мальчик вдохнул и выдохнул, успокаивая себя: "Пути Господни неисповедимы".